Гришковец был возмущен

В тексте Платонова сакрального на один печатный лист столько, что авторы Ветхого завета могли бы зарумяниться за многие провисающие и проходные места. Богословы, конечно, тряся бородами, нашепчут, набубнят много всего о самой посредственной части Писания – откроют истины, которых там нет, а между тем не зря их за эти бороды таскали раньше бары, чтоб исправнее господам кланялись. При возможности, и с Платоновым, так же как с Толстым, можно заварить кашу, подобную толстовству, - религию, от которой пойдут в мир бабушки- и мужички-платоновцы. Не одним же трясущимся поповским бороденками решать, где бог хранится. Просфору назвали бы «веществом жизни», и поехало. По сути, любой состоявшийся текст можно и нужно читать как молитву. Любой цельный текст священен, если это не понаблеванная рвота празднословия. Вот и у майора Прилепина редко, но прошмыгнет иной раз что-то вроде "вещества жизни" или тому подобного. Бог с ним. Написал человек парочку занятных боевиков о чеченской и возомнил себя не сгораемым русским классиком. Это бывает. Это должно пройти. Одного не пойму: почему Лавлинским не остался. Нет, расчет, конечно, ясен. Побрутальнее надо, попроще да поближе к народу. В среде Водолазкиных, Полозковых, Шаркуновых - Прилепину, конечно же, быть. Это, как в Питере - пить. Еще и с такой казармено-фаллической прозой. Демократия, мать вашу. Только надолго ли? О Пушкине и через сто и через двести лет вспомнят, о Платонове вспомнят как миленькие, о том, как поссорилась Полозкова с Прилепиным, кто вспомнит? P.S. А Водолазкин смотрел на это и хлопал глазами. А Гришковец был возмущен. А Шаркунов щелкнул пальцами в ЦДЛ, и гардеробщик выдал ему пальто. А Быков выкатился из нижнего буфета того же ЦДЛ и заговорил о Бродском. А Лимонов впадал в интеллектуальный маразм. А Снегирев оказался не Снегиревым, а... Читая биографию Платонова, невольно вспоминаешь о его подражателях. Так легко, имея хоть маломальские способности взять его гениально-простой, на первый взгляд, сермяжный язык (почитать книжицу рассказов, он и сам пристанет) и фигачить в этом духе. Вольготно доморощенным писакам-ремесленникам тырить чужие технологии, и называться преемниками. А кто будет апостольски подвергаться гонениям, чьего сына преемнически сгноят в тюрьме за три года? Когда я увидел следы Платонова у Мамлеева в «Шатунах», я возненавидел последнего; гадливое чувство сопричастности некому богомерзкому святотатству росло во мне с каждой новой страницей; в итоге книгу я бросил, не дочитав. Впрочем, куротруп вместо курощупа, это и не подражание, а какое-то дегенеративное передергивание. Прибавьте сюда утрированного, превратно понятого Сологуба, размажьте все жирно Маркизом де Садом, вот вам и новоявленный писатель-сатанист, как он представлялся некогда молодому Лимонову, приехавшему покорять столицу. Позже как-то я увидел интервью со стареньким уже Мамлеевым (старцем, впрочем, мощным), вещавшем о России, кажется, вечной. Я тогда усмехнулся, какая, ребятки, Россия вечная, после такого праздника некрофилии в Шатунах-шалунах? Это все равно, как если бы Сорокина на Пасху показали по телевизору в храме Христа Спасителя истово осеняющим лоб. P.S. Конечно, о покойниках либо хорошо, либо никак, но мертвые все одно срама не имут. Интересно, есть ли какая-либо метафизическая связь в том, что граф Соллогуб написал когда-то замечательную "Историю двух калош", а знаменитый Федор Сологуб, сын прачки, взявший его фамилию без одной "л", заколдовал как-то калоши Вячеслава Иванова, так что тот не мог найти свои калоши среди кучи сологубовских калош, так как все были подписаны инициалами Сологуба? Тут определенно есть какая-то недотыкомка. Погибающая от холода, замерзающая в стужу, но пробуждённая инстинктом выживания обезьяна некогда схватила палку и принялась ею колошматить по мартышечьим головам соплеменников, другие обезьяны последовали её примеру, и вот уже отчаянно застучала палками, как молотками, могучая обезьянья рать. Так была построена великая человеческая цивилизация. Теперь обезьяна посажена предприимчивыми человеками в клетку и грустит, вцепившись в прутья и побеждённо взирая на своё жестокое и неблагодарное творение. А люди иногда подходят и изрекают: "Гляди, у неё две руки и две ноги, у неё пальцы совсем как у нас! Смотрите, она раскукоживает банан! Осторожнее, она кусается!"